Заключение

Строительство дворцов и города, руины которых образуют археологический комплекс Топрак-калы, несомненно, было важным политическим актом, равным по своему значению установлению хорезмийской эры". Трудно сказать, одновременно ли были приняты эти решения, но связь между ними представляется бесспорной. Очевидно, во II в. до н. э. в результате натиска степных племен не только рухнула Греко-Бактрия и оказалась на краю гибели Парфия, но был также нанесен сильный удар Хорезму и классической для него "кангюйской" культуре. Введение в I в. н. э. "хорезмийской эры" должно быть связано с возрождением и упрочением в низовьях Амударьи единого государства, с приходом к власти новой династии. Год воцарения ее основателя сразу или при ком-то из ближайших преемников мог быть принят за точку отсчета нового летосчисления.

Возведение Топрак-калы, очевидно, также знаменовало обретение политической независимости и должно было символизировать незыблемость царского дома, подчеркнуть его связь с давней исторической и идеологической традицией страны. Убеждают в этом прежде всего особенности самого памятника. Важны и отмечаемые для этого периода изменения в монетном чекане, в частности появление легенд, выполненных арамейским письмом, распространение которого в Хорезме IV-III вв. до н. э. доказано недавними находками^*.

^* (Вайнберг Б. И. Монеты древнего Хорезма. М., 1977, с. 52; Она же. Археологические работы в южной части Присарыкамышской дельты. - АО 1981 г., М., 1983, с. 473.)

Должен ли был топраккалинский комплекс стать новой столицей Хорезма? Видимо, нет. Размеры города сравнительно невелики. Раскопки не обнаружили здесь следов развитого ремесленного производства или интенсивной торговой деятельности. Важный центр хорезмийской торговли и ремесел обязательно должен стоять на реке или большом судоходном канале, признаков которого поблизости нет. Можно, конечно, предположить, что столица была лишь царской резиденцией, местом сосредоточения административных функций государства, которые не требовали большого числа горожан и значительных размеров самого города. Однако в древности столица, как правило, и крупнейший городской центр государства, его олицетворение. В полном соответствии с такой традицией средневековые источники называют город Кят, который стал столицей, очевидно, уже в IV в., "город Хорезма" или просто "Хорезм". Необходимо также учитыват важное сообщение географа X в. Ибн Хаукаля о местоположении столицы Хорезма, предшествовавшей Кяту. Оно не позволяет отождествить этот город с Топрак-калой, хотя, видимо, и указывает на небольшое расстояние между ними^*. Вероятно, взаимоотношение комплекса Топрак-калы и синхронной ему столицы в определенной степени было таким же, какой немного позднее была связь между крепостью ал-Фир, в которой находился дворец Африга, и лежавшим рядом столичным городом Кятом^**.

^* (В "Книге путей и стран" есть такая фраза: "Столицей его [Хорезма] был Дарджаш, он погиб, и люди устроили себе по соседству другой [город], называющийся по-хорезмийски Кас" (МИТТ, т. 1. М.; Л., 1939, с. 183). Особенности рукописи заставили автора приводимого перевода усомниться, что она точно передает название старой столицы Хорезма. Действительно, в том варианте текста Хаукаля, который послужил основой перевода Дж. Крамерса и Г. Вьета, погибший столичный город назван Кас-Дархас (The Hauqal Configuration de la terre. Introduction et traduction, avec index par J. H. Kramers et G. Wiet. T. II. Paris, 1964, p. 460). Ал-Истахри, современник Ибн Хаукаля, на труд которого последний опирался в своей работе, упоминает пункт Дерхас (Бартольд В. В. Сочинения. Т. 1, М., 1963, с. 205). С. А. Волин, очевидно, учитывая близость написания двух топонимов, дал следующий перевод соответствующего места "Книги путей стран" Истахри: "От главного города до Дарджаша два дня пути..." (МИТТ, т. 1, с. 181). Представляется очевидным, что Дарджаш, Кас-Дархас и Дерхас - варианты названия одного и того же пункта. Оно дано еще у Идриси (Бартольд В. В. Сочинения. Т. 3. М., 1965, с. 48) и ал-Макдиси. Описывая, как и ал-Истахри в приведенном отрывке, начало пути вдоль правого берега Амударьи от средневековой столицы Хорезма к морю, ал-Макдиси указывает: "От Каса до Хаса день пути..." (МИТТ, т. 1, с. 206). Известно, что у Макдиси "переходы" больше, чем у Истахри, и тождество Хаса и Дерхаса сомнений не вызывает (Бартольд В. В. Сочинения, т. 1, с. 205). Местоположение Хаса с большой точностью установлено Я. Г. Гулямовым (История орошения Хорезма. Ташкент, 1957, с. 148). Этот населенный пункт и местность упомянуты в связи с походами Тимура на Хорезм, а в XVII в. Абулгази неоднократно говорит о "Башне Хаста" (Хас-Минар). Я. Г. Гулямов застал людей, которые сами видели близ переправы на Гурлен остатки этой башни, открывавшиеся при спаде воды. Поколения местных жителей разбирали ее на кирпич. Итак, если идентификация Дарджаш (Кас-Дархас) - Дерхас - Хас верна, а сообщения Бируни и Ибн-Хаукаля достоверны, столица Хорезма, существовавшая одновременно с царским городом (развалины Топрак-кала), была в 20-25 км от него, на ближайшем участке берега Амударьи. Река разрушила и древний город, и находившееся здесь потом средневековое поселение Дерхас. Возможно, название это и означало "былой город". Как бы то ни было, идентификации Топрак-калы с Дарджашем (ср. предположение О. Г. Большакова: Бартолъд В. В. Сочинения, т. 3, с. 47, прим. 57) препятствуют два момента. Из контекста Ибн Хаукаля ясно, что древнюю столицу погубила река, в то же время для него "Дарджаш" - реально существующий населенный пункт или караван-сарай. Между тем на Топрак-кале нет ни признаков гибели от наводнения, ни построек мусульманского времени.)

^** (Бируни описывает ал-Фир, который река разрушила на его глазах, достаточно похожим на городище Топрак-кала: "... крепость на краю города Хорезма, построенная из глины и сырцового кирпича [в виде] трех укреплений, одно внутри другого. Они следовали друг за другом в отношении высоты, а выше всех были дворцы царей" (Бируни. Избранные произведения. Т. 1. Ташкент, 1957, с. 48).)

Главное своеобразие рассматриваемого нами комплекса заключается, очевидно, в том, что город здесь создавался для двух огромных дворцов. Как уже отметила Е. Е. Неразик, его население в значительной степени должно было состоять из людей, которые эти дворцы обслуживали и охраняли^*. Интересно сопоставить площадь городских кварталов с территорией дворцово-храмовых комплексов. Если к ним отнести цитадель, крепостные стены которой отделяли храм огня и Высокий дворец от городской застройки, то соотношение будет примерно равным: 13 га и 10 га. К нижнему дворцу примыкает обвалованный прямоугольник, который так или иначе связан с дворцами, а не с городом. Если же мы отнесем огромную (120 га) площадь "ограды" к дворцово-храмовому комплексу, то последний станет резко доминировать над городом не только в высотном, но и в пространственном отношении.

^* (Городище Топрак-кала. М., 1981, с. 139.)

Сказанное выше заставляет считать Топрак-калу династическим центром, быть может, одной из царских резиденций, а не главным городом страны в обычном понимании этого слова. Наилучшим сопостановлением в функциональном отношении для Топрак-калы является городище Старая Ниса, широко известное благодаря раскопкам Южно-Туркменистанской археологической экспедиции. Это была царская крепость с дворцами, храмами и гробницами парфянских царей. В отличие от нисейского комплекса, складывавшегося постепенно, с использованием существовавших прежде поселений и неровного рельефа местности, Топрак-кала во всех своих основных компонентах была построена сразу на безлюдной ранее равнине. Это обусловило многие особенности хорезмийского династического центра, и прежде всего необычайную четкость его плана. Именно эта четкость, как кажется, позволяет увереннее, чем обычно, судить о тех идеях и традициях, которыми руководствовались при создании проекта комплекса.

Несомненно, такой проект существовал, он был заранее обдуман, обсужден и зафиксирован, возможно, в моделях или чертежах и наверняка разбивкой на местности. Достаточно сказать, что одну ось симметрии, как оказалось, имеют Высокий дворец и пять зданий Северного комплекса; длина соответствующей линии свыше 500 м. Скорее всего над проектом работала группа архитекторов, жрецов, художников и администраторов. Можно утверждать, что создатели Топрак-калы были хранителями архитектурных, художественных и религиозных традиций, уходящих корнями в глубь веков, и в то же время людьми, знакомыми с изобразительным искусством достаточно удаленных от Хорезма центров цивилизации своего времени^*. К таким выводам приводят материалы, изложенные в предыдущих главах. Добавим здесь еще некоторые факты и соображения.

^* (Наряду с росписями, выполненными в традиционной древневосточной технике раскрашенного рисунка, на Топрак-кале есть композиции, выполненные с применением эллинистической техники моделировки светотени штрихами, а также лессировочного письма. Примечательно использование египетской синей краски. По материалам, опубликованным С. П. Толстовым, была написана статья Г. А. Кошеленко и Л. А. Лелекова "Живопись древнего Хорезма позднеантичной эпохи" (Сообщения ВНИИЛКР, 1972, №28, с. 195-210). Последние годы технику росписей Топрак-калы исследуют В. П. Бурый и Н. А. Ковалева (Бурый В. П. Техника монументальной живописи Среднего Востока. - В кн.: Методы консервации и техника монументальной живописи на лёссовых основаниях. Обзорная информация ВНИИР. М., 1979, с. 18-22). Выше были отмечены древне-восточные, местные (восходящие к сакским) и эллинистические традиции в скульптуре.)

Чем был обусловлен выбор места для строительства? Прежде всего, видимо, наличием здесь достаточно большого и свободного равнинного пространства, находившегося сравнительно близко от столичного города и в то же время на достаточном удалении от могучей реки, которая погубила столько хорезмских городов. Немалое значение имела, очевидно, близость урочища к горному массиву Султануиздаг (в древности - горы Чагра)^*. Сохранение в местном фольклоре молитвенных обращений (муножат) к этим горам позволяет думать, что они были священными и в древности. Представление о находящихся на севере горах, являющихся обителью богов, универсально. Нередко при этом имелись в виду не мифические, а конкретные вершины^**.

^* (Это название сохранено в рукописи "Родословное дерево хорезмшахов" хивинского историка Баяни. См.: Гулямов Я. Г. История орошения Хорезма, с. 22.)

^** (Gaster Th. И. Thespis. Ritual, myth and drama in the ancient Near East. N. Y., 1950, с 169-171.)

Ориентировка цепи дворцовых и храмовых зданий вполне могла быть подсказана подобными представлениями. Какое-то время мы пытались даже отклонение главной оси памятника от астрономического севера объяснить тем, что она нацелена на определенную вершину. Мы добрались до нее и нашли обломки сосудов разного времени (V в. до н. э. - VIII в. н. э.). Трудно сомневаться, что в бесплодных горах это следы традиционных жертвоприношений. Однако число фрагментов оказалось не столь велико, чтобы можно было говорить об особой интенсивности культа и полагать, что огромный памятник был ориентирован именно на эту вершину. Потребовалось какое-то иное объяснение.

Строительство велось на равнине, и ориентировка не определялась рельефом, быть произвольной у комплекса такого значения и масштаба, как Топрак-кала, она не могла. Удалось установить, что отклонение оси Топрак-калы от северного направления такое же, как и у вавилонского "севера" - iltanu. Это совпадение, очевидно, не случайно. Можно указать и другие факты, которые находят объяснение, если предположить, что хорезмийская цивилизация формировалась при определенном воздействии культуры Двуречья^*.

^* (Примерно на рубеже V и IV вв. до н. э. прямоугольный сырцовый кирпич вытесняется в Хорезме квадратным кирпичом, который традиционен для передневосточного зодчества. Тогда же возникает хорезмийская форма базы колонны, которая через шесть столетий будет повторена на Топрак-кале; характерная деталь базы, имеющая форму сосуда, наилучшие соответствия находит в зодчестве Ассирии. Рога, свойственные головным уборам месопотамских божеств, легко распознаются на шлеме богини из Зала царей. Сложная система ниш и выступов на фасадах Высокого дворца почти полное соответствие находит в архитектуре Урарту (Всеобщая история архитектуры. Т. 1. М., 1970, с. 257, рис. 7. Ср. рис. 12 в гл. II).)

С. П. Толстов не раз отмечал, что архитектура Топрак-калы вызывает определенные ассоциации с сооружениями Месопотамии^*. Действительно, уже в III тысячелетии до н. э. там на платформах в виде усеченной пирамиды возводились храмы, белые стены которых были обработаны выступами и нишами. Высокий дворец Топрак-калы, особенно до пристройки дополнительных массивов, несомненно выглядел как древневосточное сооружение, воплощающее идею священной горы. Можно ли считать, что древний архитектурный образ спонтанно повторился здесь на основе сходной строительной техники, достигнутого уровня социальных отношений и идеологических представлений? Скорее всего, нет. Во всяком случае, стоит задуматься над тем, когда и каким путем месопотамские традиции могли проникнуть в Хорезм. Вряд ли они пришли из южнотуркменистанской зоны древней земледельческой культуры: в те времена, когда на Алтын-депе и Яз-депе возводились сооружения на платформах, в Хорезмском оазисе еще не сложились условия для восприятия каких-либо элементов монументальной архитектуры.

^* (Толстов С. П. Древний Хорезм, с. 123, 124; Он же. По следам древнехорезмийской цивилизации, с. 175.)

Иным стало положение в период вхождения Хорезма в состав Ахеменидской империи. Как показали раскопки на городище Кюзели-гыр, в VI-V вв. до н. э. здесь был обширный дворцовый комплекс, принадлежавший местному правителю. Однако планировка этих сооружений еще довольно нерегулярна, а строительная техника достаточно архаична. Совершенно в иных традициях на рубеже V и IV вв. до н. э. возводились мощные крепостные стены и дворец на городище Калалы-гыр 1, который, бесспорно, имеет черты сходства с дворцами ахеменидского Ирана^*. Есть все основания полагать, что огромная крепость на Калалы-гыре возводилась как центр недавно образованной отдельной Хорезмийской сатрапии^**. В задачу сатрапа, очевидно, входил не только военный контроль над далеким Хорезмом, но и увеличение податных поступлений из этой страны. Основательное увеличение продуктивности земель в низовьях великой среднеазиатской реки возможно лишь посредством развития и перестройки ирригационных систем. Вполне вероятно, что для руководства такими работами персы направляли выходцев из Месопотамии - древнейшего центра дельтового орошаемого земледелия. Именно они могли принести с собой уходящие в глубь веков строительные приемы, архитектурные образы и идеологические представления, свойственные речным цивилизациям^***. Однажды попав на привычную лёссовую почву орошаемых равнин Хорезмского оазиса, семена месопотамской культурной традиции должны были дать устойчивые всходы. И весьма возможно, многие особенности Топрак-калы могут служить подтверждением известного тезиса В. В. Бартольда о том, что в Хорезме "даже заимствованные черты обнаруживали особую живучесть^****.

^* (Рапопорт Ю. А., Лапиров-Скобло М. С. Раскопки дворцового здания на городище Калалы-гыр 1 в 1958 г. - МХЭ, 1963, вып. 6, с. 141.)

^** (Ср.: Пьянков И. В. "История Персии" Ктесия и среднеазиатские сатрапии Ахеменидов в конце V в. до н. э. - ВДИ, 1965, № 2, с. 42.)

^*** (Известное сообщение Геродота (III, 117) о персидских плотинах на принадлежавшей хорезмийцам реке Акес позволяет предположить, что ирригационное строительство в целях фиска велось уже при первых Ахеменидах. Но серьезные перемены в строительной технике Хорезма можно отметить именно накануне падения их власти в этой стране. Город персидского сатрапа строился неподалеку от старой хорезoминской крепости на Кюзели-гыре, очевидно, в противовес ей. Тогда же в этой крепости из квадратного кирпича возводится храм и три культовых башнеобразных сооружения. Квадратный кирпич начинает применяться и в жилых постройках. В керамическом материале при этом существенных перемен не наблюдается.)

^**** (Бартольд В. В. Сочинения. Т. 2, ч. 1. М., 1963, с. 206.)

Очень существенно для понимания Топрак-калы наличие в комплексе двух дворцов - верхнего и нижнего. Уже исходя из универсальных оппозиций (верх-низ, сакральный-мирской), представлялось возможным определение Северного комплекса как дворца жилого. Действительно, как показали раскопки, здесь в восточной части основного дворцового здания I были сосредоточены склады, кухни и т. д. Однако Северный комплекс включал также храмы (здание III) и внутридворцовые святилища (в одном из них роспись передавала сцену оплакивания). Пока сделаем осторожный предварительный вывод: высокий дворец имел преимущественно сакральное назначение, а нижний - жилое. В связи с дублированием некоторых планировочных элементов в двух синхронных дворцах возникает вопрос, не имели ли они разных хозяев? В свое время С. П. Толстов предположил, что в Хорезме традиционно существовало разделение сакрально-правовой и военно-административной власти между двумя царями^*. Широко распространенный институт двоецарствия был исследован в известном труде А. Хокарта и в последние годы нередко упоминается в работах, основанных на принципах структурной лингвистики^**. Хокарт подчеркивал, что царь - хранитель правовых и сакральных традиций (law-king) именно в силу своей "святости" оказывался изолированным от реального мира и фактическая власть, как правило, переходила к активно действующему военному царю (war-king). Известны конфликтные и компромиссные ситуации. К числу последних, как кажется, могла бы быть отнесена передача ряда важных сакральных функций царице^***. Если допустить такое предположение, оказывается возможным для нас и другое: Высокий дворец считался дворцом царицы Хорезма. Напомним в этой связи, что царицы хеттов имели собственный дворец с важнейшими святилищами^****, а у многих народов власть царя узаконивалась посредством священного брака с богиней-царицей^*****. О соответствующих обрядах и изображениях в Высоком дворце мы уже говорили в главе III и еще коснемся этого вопроса.

^* (Толстов С. П. Новогодний праздник "Каландас" у хорезмийских христиан начала XI в. - СЭ, 1946, № 2, с. 99-102; Он же. По следам древнехорезмийской цивилизации, с. 225. Первая публикация С. П. Толстова, посвященная дуальной организации у народов Средней Азии, относится к 1935 г. ("Пережитки тотемизма и дуальной организации у туркмен"); очень большой материал по этой теме содержится в монографии "Древний Хорезм".)

^** (Hocart A. M. Kings and Councillors. Cairo, 1936, с. 158-174 и др. (переиздание: Chicago, 1970); Иванов В. В. Двоичная символическая классификация в африканских и азиатских традициях. - Народы Азии и Африки, 1969, № 5, с. 114, 115; Иванов В. В., Топоров В. Н. Исследования в области славянских древностей. М., 1974, с. 286 сл.)

^*** (Ср. известные гипотезы, согласно которым кровнородственные браки (идеальные с точки зрения зороастризма) - путь обхода традиционного наследования по женской линии.)

^**** (Guterbock H. G. The Hittite Palace. - In: La palais et la royaute. Paris, 1974, p. 307, 308; Ардзинба В. Г. Ритуалы и мифы древней Анатолии. М., 1982, с. 140-142.)

^***** (Раевский Д. С. Очерки идеологии скифо-сакских племен. М., 1977, с. 93-103, 163.)

Нижний дворец какими-то стенами, от которых остались лишь кирпичи в основаниях, был соединен с валом огромной прямоугольной ограды. Для чего был насыпан высокий вал, общая длина которого превышала 4,5 км? Его нельзя принять за ограждение парка: внутри нет следов парковых планировок, которые бывают хорошо заметны на снимках с воздуха. Любой вал - не преграда для антилоп, коз и других животных, содержавшихся в парадесах - охотничьих зверинцах. Вполне допустимо предположение, что внутри ограды перед походом собиралось войско^*, что именно там составлялись те списки воинов, которые найдены в священном дворце. Заметим, что составление таких списков, согласно Шахнаме, было делом жрецов-мобедов^**. Но есть основания считать, что топраккалинская "ограда" должна была использоваться и в культовых целях. Лучшим сопоставлением для нее являются большие обвалованные прямоугольники в курганных могильниках Приаралья. В связи с раскопками на Чаштепе мы предположили, что такие ограды могли рассматриваться как убежища для душ погребенных, предназначались для обрядов, предшествовавших захоронению, служили местом собраний членов рода или всего племени, которые сопровождались пиршествами и агоническими играми; было отмечено, что размеры площадок достаточны для некоторых состязаний всадников^***.

^* (О валах на месте сбора персидского войска см.: Herod., VII, 59; Q. Curti Rufi. Hist. Alexandria III, 2, 2. Правда, пространство для отсчета 10 тысяч человек, о котором идет речь в этих сообщениях, должно быть много меньше, чем топраккалинский прямоугольник.)

^** (Фирдоуси. Шахнаме. М., 1960, т. 2, с. 366, 367. Из повествования о сборе войска Кей-Хосровом можно заключить, что витязей с их родичами-воинами призывали по спискам, которые уточнялись и переписывались после явки.)

^*** (Рапопорт Ю. А., Трудновская С. А. Курганы на возвышенности Чаштепе. - В кн.: Кочевники на границах Хорезма. М., 1979, с. 156.)

Наличие "ограды" рядом с Высоким дворцом, таким образом, существенно поддерживает наше предположение о царских захоронениях на Топрак-кале^*. Очень может быть, что обведенное валом пространство воспроизводило мифическую Вару, построенную из глины Йимой - первопредком людей и их первым царем^**. С. П. Толстову принадлежит мысль о том, что миф о квадратной Варе может быть привлечен для трактовки археологических памятников^***. Поиски в этом направлении особенно охотно ведутся в последнее время^****. Весьма плодотворна идея К. Иеттмара, опирающегося на свои этнографические исследования "церемониальных центров" у горцев Гиндукуша, согласно которой некогда Вару могли имитировать символические укрепления, отделявшие от внешнего мира общину (community), собравшуюся "для совершения ритуалов внутри ограды в атмосфере святости"^*****. Можно допустить, что такую "общину" во время царских похорон, коронаций и важнейших календарных праздников составляли тысячи хорезмийцев, собиравшиеся за валами топраккалинской ограды-вары^******. Это тем более вероятно, что начало года у согдийцев и хорезмийцев было связано с "возвращением царя Джама"^*******, т. е. Йимы. У полулегендарных для Бируни персидских царей Хосроев (к ним возводили свой род и хорезмшахи) отмечен такой обычай: "В день Науруза царь начинал [празднество] и объявлял [простым] людям, что будет сидеть для них"^********. Если дать некоторую волю фантазии, можно допустить, что среди царских обрядов, воспроизводивших деяния Йимы, было моление Ардвисуре Анахите о ниспослании верховной власти (ср. Yt V, 7), зажжение наиболее священного для зороастрийцев Огня жрецов в Хорезме (ср. Бундахишн, XVII, 5) и т. д.

^* (Стоит отметить, что самые большие курганы на Чаштепе всегда расположены восточнее относящихся к ним оград. Курганные насыпи - квадратные в плане.)

^** (Vid., II (SBE, v. IV, Oxford, 1880, p. 10-21). В древнеиндийской мифологии Яма - царь мертвых, хозяин квадратной обители.)

^*** (Толстов С. П. Городища с жилыми стенами. - КСИИМК, 1947, вып. 17, с. 3-8; Он же. Древний Хорезм, с. 80, 81. После своих раскопок на Калалы-гыр 1 СП. Толстов отказался от трактовки этого памятника как "городища с жилыми стенами" (ср.: Толстов С. П. Работы Хорезмской экспедиции в 1949-1953 гг., с. 154, 155).)

^**** (Brentjes В. Die Stadt des Yima. Weltbilder in Architectur. Leipzig, 1981. Приходится отметить, что предложение считать хорезмийские городища Кюзели-гыр и Калалы-гыр 1 ипподромами (с. 11, 12) входит в противоречие с археологическими материалами, в том числе и с материалами, давно опубликованными.)

^***** (Jettmar К. Fortified "ceremonial centres" of the Indo-Iranians. В кн.: - Этнические проблемы истории Центральной Азии в древности. М., 1981, с. 223. Привлечение в этой интересной работе городища Дашлы 3 (северо-западный Афганистан, раскопки В. И. Сарианиди) в качестве примера такого центра не кажется удачным. Если и центральная и периферийные постройки этого памятника, по мнению К. Йеттмара, слишком малы, чтобы служить храмом или жильем, то как они могут быть местом многолюдных церемоний? Трудно ведь предположить, что ритуал передавал изолированное прозябание в маленьких комнатах в дни "Великой стужи". Гораздо лучше сопоставление с огромными раннемусульманскими мечетями (с. 224).)

^****** (М. Н. Боголюбов предложил для самого названия страны Хорезм такую этимологию: "страна с хорошими варами" (Боголюбов М. Н. Древнеперсидские этимологии. - В кн.: Древний мир. М., 1962, с. 368-370).)

^******* (Бируни А. Избранные произведения. Т. 1. Памятники минувших поколений. Ташкент, 1957, с. 251, ср. с. 256.)

^******** (Бируни А. Избранные произведения. Т. 1. Памятники минувших поколений. Ташкент, 1957, с. 229, ср. с. 48, 52.)

Длина Вары, построенной Йимой, согласно Видевдату, определяется прилагательным от слова caroətu-. При некотором различии в оттенках перевода (stadii-longitudine, riding-ground, hippodrome, Länge einer Laufbahn) исследователи сходятся на том, что это определенная длина конского забега. Пехлевийский комментарий указывает, что сторона Вары равнялась двум hâthra^*. Согласно мнению В. Б. Хеннинга, это также очень древняя мера длины скаковой дорожки (racecource), равная приблизительно 700 м^**. Тот же исследователь предлагает уравнение хеттской меры расстояния (va-ša-an-na) с авестийской carətu (tacar). Есть данные, что у хеттов единица измерения дистанций при тренинге была около 600 м^***. Удвоение ее, как, впрочем, и удвоение длины hâthra, показывает, что сторона мифической Вары ("лошадиный бег") оказывается очень близкой длине топраккалинской ограды (примерно 1250 м).

^* (SBE, IV, р. 17, note 1.)

^** (Henning W. В. An astronomical Chapter of the Bundahishn. - Henning W. B. Sellected Papers. V. 2. Teheran-Liege, 1977, p. 102 (Acta Iranica, 16).)

^*** (Ковалевская В. Б. Конь и всадник. М., 1977, с. 57.)

Наконец, необходимо подчеркнуть, что древнеиранское слово tacar означало одновременно и "жилой дворец" и "ристалище"^*. Как своего рода поздний археологический комментарий этому может рассматриваться сочетание Северного комплекса и "ограды" на Топрак-кале. Таким образом, помимо поддержки предположения о жилом характере нижнего дворца мы получаем основания думать, что в хорезмийской ограде-варе, расположенной подле дворцов и храмов, происходили также состязания всадников.

^* (Вartholomae Chr. Altiranisches Worterbuch. 2 Auflage. Berlin, 1961, col. 628, 629.)

У нас нет возможности развить здесь эту интересную тему. Напомним лишь, что в новогодний праздничный цикл, который для Самарканда описан Вэй-цзе, входила стрельба с коня из лука, при этом победитель становился временным царем^*. Весьма вероятно, что четырьмя веками ранее подобные ритуальные состязания проходили на топраккалинском ристалище, причем победитель их ассоциировался с легендарным предком хорезмийских царей Сиявушем^**. Он стал победителем в конном поло, затем превзошел всех в ударе копьем на скаку, в стрельбе с коня и, наконец, свалил руками двух всадников. Все это и предопределило гибель героя иранского эпоса: озлобленные соперники зарезали его, как овцу, "у той же мишени, где, мчавшийся вскачь, стрелял он вдвоем с Герсивезом". Кей-Хосров на том же месте дал клятву отомстить за отца^***.

^* (Сборник трудов Орхонской экспедиции. Т. 6. СПб., 1903, прим. 5 к стр. 132 (Documents sur les Тоu-Kiue (Turcs) occidentau. Recueilles et commentes par E. Chavannes); Toлстов С. П. Древний Хорезм, с. 204.)

^** (Ср.: Рапопорт Ю. А. Из истории религии древнего Хорезма, с. 117. О тесной связи новогодних празднеств с почитанием умерших царей см. там же, с. 114-118, 121.)

^*** (Фирдоуси. Шахнаме, т. 2, с. 215-220, 248-250; т. 3, с. 457.)

Пережитком древних мистерий представляется сообщение Махмуда Кашгарского (XI в.) о том, что "огнепоклонники" Бухары ежегодно шли к тому месту, где был убит Сиявуш, и с воплями лили там кровь жертвенных животных^*. Бухарские музыканты и декламаторы исполняли не только "плачи магов" о гибели Сиявуша, но и повествования о его борьбе, известные, по словам Наршахи, во всех областях^**.

^* (Привожу по книге: The History of Bukhara. Translated from a Persian Abridgement of the Narshaki by H. N. Frye. Cambridge, Massachusetts, 1954, p. 122, note 10.)

^** (Мухаммед Наршахи. История Бухары. Перевод Н. Лыкошина. Ташкент, 1897, с. 25, 33.)

Итак, есть основания полагать, что топраккалинская "ограда" была местом сбора хорезмийцев в дни войны и важнейших празднеств, когда оживали древнейшие представления о единстве племени, народа-войска. Возможно, этот компонент комплекса воплощает некоторые древние идеи индоиранской мифологии и находит археологические соответствия в сооружениях саков - предков хорезмийцев (Strabo, XI, 8, 7).

Мы уже прошли по кирпичной "горе", через многочисленные комнаты, дворы и залы Высокого дворца. Остается обобщить наши наблюдения и догадки, чтобы попытаться охарактеризовать это удивительное сооружение в целом.

Подъем к нему начинается узкой крутой лестницей. Она явно не подходит для многолюдного жилого дворца и в то же время не допускает прямых сопоставлений с культовыми сооружениями типа священных террас Бард-е Нешандэ, Масжид-и Солайман^* или Сурх-Котала^**. Их огромные широкие лестницы - очень важный элемент архитектурного ансамбля, рассчитанного на присутствие множества молящихсч^***. Высокий дворец, напротив, стремились всячески изолировать от города и округи. В то же время вполне возможно, что в определенные праздничные дни совершался обряд отворения дверей дворца, и у края высокой платформы появлялся озаренный восходящим солнцем священный царь, которого могли видеть собравшиеся внизу люди.

^* (Ghirshman R. Terrasses sacree de Bard-é Nechandeh et Masjid-i Solaiman. - Memoires de la Delegation Archéologique en Iran, Paris, 1975, t. 45, p. 150 f., 185 f.)

^** (Schlumberger D. The Excavations at Surkh Kotal and the Problem of Hellenism in Bactria and India. - Proc. of the British Academy, 1961, v. 47, p. 77-95; Idem. Sur la nature des temples de Surkh Kotal. - В кн.: Центральная Азия в кушанскую эпоху. Т. 2. М., 1975, с. 97-102.)

^*** (Отметим еще, что платформа Высокого дворца в отличие от "священных террас" не включает в свой массив никакого естественного всхолмления. Хорезмийцы прекрасно умели использовать возвышенности для своих крепостей и некоторых культовых сооружений. Они без труда могли найти подходящий скальный останец всего в 3-4 км от местоположения Топрак-калы. Очевидно, в данном случае руководствовались традициями архитектуры равнинной страны. Возможно, казалась необходимой связь с землей, способной плодоносить, с грунтовыми водами, которых мог достичь священный колодец.)

Около входа в юго-восточной части центрального массива находилась изолированная группа комнат, не украшенных росписями. Часть из них, вероятно, связана с ритуальными омовениями. Напомним, что в помещении 102 был приподнятый деревянный пол, а под проемами в нем стояли глиняные тазы с отверстиями в центре. Они хорошо сопоставимы с традиционными среднеазиатскими ташнау^*. Для воды предназначались четыре хума в соседней комнате с подобием маленького бассейна, выложенного обожженным кирпичом. Хеттские царские ритуалы (о них известно особенно много) почти всегда включают омовение. Для них в дворцово-храмовых комплексах существовали специальные постройки, где цари облачались перед выходом и даже совершали некоторые обряды^**. В позднеассирийских больших дворцах непременно была умывальная комната, причем располагалась она всегда рядом с тронным залом^***.

^* (Отметим еще, что платформа Высокого дворца в отличие от "священных террас" не включает в свой массив никакого естественного всхолмления. Хорезмийцы прекрасно умели использовать возвышенности для своих крепостей и некоторых культовых сооружений. Они без труда могли найти подходящий скальный останец всего в 3-4 км от местоположения Топрак-калы. Очевидно, в данном случае руководствовались традициями архитектуры равнинной страны. Возможно, казалась необходимой связь с землей, способной плодоносить, с грунтовыми водами, которых мог достичь священный колодец.)

^** (Güterbock H. G. The Hittite palace, p. 310; Ардзинба В. Г. Ритуалы и мифы..., с. 9, 10, 19, 28, 40, 125 и др.)

^*** (Turner G. The State Apartments of Late Assyrian Palaces. - Iraq, 1970, v. 32. pt. 2, p. 190, 192, 194.)

Севернее дверей дворца, на пути к парадным помещениям были две комнаты (2 и 3), которые можно рассматривать как приемную. Сводчатые помещения у северного края Центрального массива (35-37), возможно, были кордегардией, связанной с подъемом от нижнего дворца.

Большую часть платформы занимали помещения, которые в принципе можно разделить на два больших комплекса. В первый из них входили девять залов с примыкающими к ним комнатами. Второй составляли сравнительно небольшие, почти изолированные от остального дворца помещения южной группы (60-87).

Ядром дворца был ансамбль тронного зала (11а-в), предназначенный, очевидно, как для тронных, так и для религиозных церемоний. Мы полагаем, что в тронный айван (Ив), как в пронаос храмов, выносили ту часть обрядов и мистерий, которую должны были видеть люди, допущенные для этого во дворец. Кульминация таких действий, очевидно, происходила под трехарочным порталом, делившим тронный ансамбль на две части. Портал этот - геометрический, символический и функциональный центр всего громадного здания. Парадный двор (11а) свободно мог вместить две-три сотни людей, пришедших поклониться богам или владыкам.

Главное святилище, непосредственно соединявшееся с тронным айваном, - Зал танцующих масок (14). Своей планировкой оно весьма напоминает квадратные целлы иранских храмов огня с алтарем в центре и четырьмя колоннами около него. Если бы это святилище было расположено по оси тронного ансамбля, то комплекс помещений 11 и 14 вообще можно было бы рассматривать как традиционную храмовую планировку, включенную в дворцовое здание^*. Однако хорезмийский зодчий сместил главную целлу. Очевидно, он сделал это потому, что в священном дворце был нужен тронный зал, который лишь в определенных случаях становился своего рода храмом. К тому же у этого "храма" было несколько святилищ-целл. Оформление Зала танцующих масок и некоторые письменные источники позволяют считать его святилищем верховной богини хорезмийцев (Наны-Анахиты?), в котором как главный обряд праздновалась священная свадьба.

^* (Отсутствие кулуара вокруг целлы в нашем случае не кажется препятствием для сопоставления. Назначение таких коридоров - дополнительная изоляция от внешнего мира и возможность обойти святилище. Все это обеспечивалось расположением целлы в глубине священного дворца.)

Залы 26 и 29 имели одинаковое устройство (гл. III). В них перед широкой нишей - экраном, которую обрамлял высокий портал, горел огонь, зажигавшийся, очевидно, для определенного божества, изображение которого было в большой нише напротив алтаря. Эти изображения до нас не дошли. Частично сохранились лишь барельефные композиции, украшавшие стены этих двух святилищ. Они и позволяют высказать некоторые предположения о локализованных здесь культах. В Зале воинов (26) под схематизированными изображениями громадных бараньих рогов были многократно повторены фигуры царей, стоящих на вершинах гор. Военный характер апофеоза определяют фигурки воинов в панцирях, видимо трубачей. Налепные дуги "рогов" могли быть символом авестийского бога войны и победы Веретрагны: одним из его воплощений был баран. В том же обличье мог представляться царский Фарн. Следует предположить, что в Зале воинов совершались обряды, связанные с войной и воинскими функциями царя.

В барельефных композициях Зала побед (29), на которых изображены сидящие цари и царицы с богинями подле них, с достаточной уверенностью можно видеть триумфальные или инвеститурные сцены. Отличить такие сцены друг от друга нелегко даже при полной их сохранности^*. Мы не знаем даже, какие атрибуты несли богини, в принципе, вероятно, соответствовавшие Виктории и Фортуне. Меньший, чем у царей, масштаб этих фигур, пожалуй, позволяет предположить, что они рассматривались как посредницы между царями и каким-то божеством высшего ранга. От попыток угадать, кто был изображен в большой нише святилища, следует отказаться. Можно лишь полагать, что обряды совершавшиеся здесь, были связаны с поддержанием славы и благополучия царского дома, периодическим подтверждением его легитимности.

^* (Ср.: Duchesne-Guillemin J. La royauté iranienne et le xvaranah. - Iranica (Instituto Universitario Orientale. Seminario di Studi Asiatici. Series minor, X), Napoli, 1979, p. 385.)

Своеобразно убранство Зала оленей (17). В нем не было антропоморфных изображений. Барельефные панно или фризы, видимо, передавали какие-то космологические идеи. Грифоны и олени, можно полагать, олицетворяли сферы мироздания, деревья - связь между ними. Жертвоприношения и молитвы у алтарной ниши, возможно, должны были способствовать поддержанию порядка во вселенной.

Особое место среди дворцовых святилищ занимает Зал царей (32), весьма напоминающий своей планировкой тронный зал. Здесь с матерью-владычицей во главе восседали изображения обожествленных умерших царей или богов. Сцена поклонения каждому из них была запечатлена в однотипных скульптурных группах. В определенный день такое поклонение, можно полагать, реально совершалось перед одним из кумиров. Для всего пантеона или "панбасилейона" возжигался или постоянно горел огонь на большом алтаре у входа. Можно не сомневаться, что правитель Хорезма как глава царского дома или царь-жрец, отвечавший, в частности, за благополучное течение времени^*, принимал участие в церемониях в этом чертоге богов или обожествленных предков.

^* (Ср.: Hocart A. M. Kings and Councillors, p. 143, 164 f.; Widengren G. The Sacral Kingship of Iran. - The Sacral Kingship (Supplements to Numen, IV), Leiden, 1959, p. 250.)

Есть основание считать, что изображение царя-жреца, несущего свитки, было открыто при входе в небольшое святилище с несколько необычной для дворца планировкой (25). Возможно, здесь действительно хранились священные тексты^*.

^* (Напомним, что помещение 25 находится в центре юго-восточной четверти квадрата Центрального массива. Возможно, что при построении плана дворца пересечением главных и четвертных диагоналей не только было определено место центральной арки, но и намечено расположение алтаря в Зале царей, ниши для священных рукописей, алтарной ниши в комнате 67 и какой-то неизвестной нам святыни в помещении 50. Таким образом могло быть осуществлено сакральное деление квадрата на четыре части, которое, на первый взгляд, планировка дворца не обнаруживает.)

Трудно предложить вполне однозначную трактовку для Южной группы помещений Центрального массива. Почти целиком она состоит из небольших двухкамерных блоков. В первой комнате каждого блока был пристенный алтарь, напротив него - арочная ниша с росписью. Таким образом в миниатюре повторяется планировка святилищ 26 и 29. Сохранилась часть лишь одной композиции в нише: большой саркофаг и стоящая подле него женщина. На стенах подобных комнат, связанных с внутренним двориком (77), уцелели изображения женщин-музыкантов, пряхи, в одном случае группы плакальщиц. При каждой комнате была узкая сводчатая камера; в очень низких дверных проемах иногда отмечены кирпичные закладки. Все это заставляет предположить, что вокруг "Зала с кругами" группировались молельни, связанные с обрядами в честь умерших. Несколько по-иному были устроены четыре блока, открывавшиеся в южный коридор: они имели лестницы, ведущие на второй этаж. Там могли быть комнаты каких-то лиц, состоявших при культовом комплексе. Если это были знатные женщины, допустим, царские вдовы, то предлагаемая трактовка в определенной степени согласовывалась бы с мнением С. П. Толстова, что Южная группа помещений была гаремом. Следует сказать, что это мнение хорошо увязывается с местом Южной группы в системе планировки дворца.

У нас нет оснований считать, что весь второй этаж Центрального массива был занят жилыми помещениями. Так, очевидно святилищем был верхний зал (II-1) с изображениями крылатых музыкантов. Весьма возможно, что универсальная идея трехчастности мироздания по вертикали была отражена в структуре Высокого дворца. Тогда "небу" соответствовал бы именно верхний этаж, а нижнему миру - толща платформы^*. Напомним в этой связи о шахте в помещении 10, которая уходит в глубь этой толщи и еще не раскопана.

^* (Ср. соответствующее истолкование хеттского текста с упоминанием фундамента и двух верхних уровней дворца, которое предложил В. Г. Ардзинба (Ритуалы и мифы..., с. 93, 94).)

Трудно сказать, что заставило дополнить законченную символику плана и архитектонику Центрального массива еще тремя "башнями". Скорее всего это результат благочестивых устремлений преемников царя-строителя. Есть основания видеть в Северо-западном массиве, самом высоком на Топрак-кале, святилище божества водной стихии. Сходен в своих основных объемных построениях второй - Южный массив, сохранивший алтарный подиум; вероятно, и здесь было высоко поднятое святилище. Очень привлекательно предположение, что три "башни" были посвящены богам верховной триады хорезмийцев^*. Такой трактовке несколько мешает своеобразный план Северо-восточного массива. Однотипные помещения под очень высокими сводами, расположенные на нем, могли быть задуманы как гробницы, но, похоже, что сразу после постройки они были заполнены кирпичной кладкой. Какую планировку вывели наверху, мы просто не знаем.

^* (Ср. трактовку трех огромных алтарей, поставленных во втором этапе существования культового здания 3 в археологическом комплексе Дахани-Гула-ман (Scerato U. Evidence of Beligious Life of Dahan-e Ghulaman, Sistan. - South Asian Archaeology, 1977. Naples, 1979, v. 2, p. 718). В Высоком дворце Топрак-калы алтари, отделенные от стен, обнаружены в трех помещениях: в "комнате жреца" (25), в Зале царей и в Зале танцующих масок, определенно связанном с культом плодородия. Из этого, разумеется, не вытекает, что здесь постоянно горели Огни жрецов, воинов и земледельцев. Но, возможно, эти святилища действительно были связаны с представлением о царе как о главе трех "сословий" и с соответствующими его сакральными функциями. В принципе возможно, что три святилища, которые включал Центральный массив, были потом дублированы на огромных дополнительных массивах. Скорее в качестве курьеза, чем для подтверждения этой догадки, стоит добавить, что Б. Шлерат, поясняя взаимосвязанность функций нескольких божеств, с которыми ассоциировалась царская власть в древнеиндийской мифологии, построил графическую схему, которая удивительным образом напоминает контур плана "трехбашенного" Высокого дворца (Schlerath В. Das Königtum im Rig- und Atharvaveda. Wiesbaden, 1960, S. 8).)

Каково же было назначение Высокого дворца Топрак-калы? Он явно не приспособлен для повседневной жизни царского двора: крайне затруднена связь с внешним миром, нет кухонь и бытовых очагов, складов и емкостей для воды, вина и припасов. Из примерно 150 известных нам помещений лишь несколько, и то без полной уверенности, могут быть приняты за жилые. Высокий дворец мог служить убежищем в военное время, но в его проекте не были заложены достаточные возможности для активной обороны и выживания в случае осады: отсутствовали боевые башни, стрелковые галереи, хранилища. Значит, раскопанное Хорезмской экспедицией сооружение не создавалось как жилой дворец или дворец-крепость.

В огромном здании, доминировавшем над всем комплексом Топрак-калы, в органическом архитектурном и функциональном единстве была сосредоточена группа святилищ, связанная с царскими ритуалами, различными аспектами династийного и царского культа. Прослеживается почитание обожествленных или героизированных предков, представление о магическом воздействии царя или царской четы на плодородие страны, ход времени, сохранение структуры мироздания. Оформлением святилищ прокламировались божественное происхождение власти царей, предопределенность их воинской славы и т. д. Все это, очевидно, поддерживалось соответствующими обрядами у определенных алтарей. Найдено изображение, указывающее, что царь выступал в роли верховного жреца^*. Повсеместно во дворце прослеживается высочайшее значение женских божеств или различных ипостасей одной великой богини^**. Это позволяет предположить, что ее жрицей, а в определенных случаях и олицетворением была царица. Не исключено, что в самом дворце или в толще его платформы находились царские гробницы.

^* (О характере царской власти и функциях царей у ираноязычных народов см., например: Christensen А. Е. Les types du premier homme et du premier roi dans l'histoire legendaire des iraniens. Stockholm, t. 1, 1917; t. 2, 1934; Dumezil G. L'ideologie tripartie des Indo-Europeens. Bruxelles, 1958; Wiedengren G. The Sacral Kingship of Iran. - In: The Sacral Kingship. Leiden, 1959 (в том же сборнике ряд статей по теме и литература вопроса); idem. La royauté de l'Iran antique. - Acta Iranica, Teheran-Liege, 1974, v. 1; Filippani-Ronconi P. La conception sacrée de la royauté iranienne. - Ibidem; Раевский Д. С. Очерки идеологии...; Duchesne-Guillemin J. La royaute iranienne...)

^** (О многогранности образа Анахиты и ее роли в царских культах см., на пример: Chaumont M. L. La culte de la désse Anahita (Anahit) dans la religion des monarques d'Iran et d'Armenie au I-еr siecle de notre ere. - Journal Asiatique, t. CCLIII, fasc. 2, 1965; Кузьмина Е. Е. О двух перстнях Амударышского клада. - СА, 1979, № 1.)

Все сказанное позволяет назвать рассмотренное в этой книге сооружение священным дворцом. В научной литературе, видимо, еще недостаточно определились критерии для определения и классификации дворцовых зданий, особенно таких, где значительное место занимают святилища^*. Иногда их называют "храм-дворец" (temple-palais). Но этот термин вряд ли применим для Высокого дворца Топрак-калы, если исходить из обычного определения храма как специальной постройки, посвященной божеству и предназначенной для общественного культа в его честь. В Высокий дворец владыки Хорезма, очевидно, удалялись в определенные дни или периоды для совершения тайных обрядов и закрытых культов, во многом сходных с домашними (хотя им и приписывалось огромное значение для судеб страны). Даже заключительную часть ритуалов в самом священном дворце, вероятно, могли наблюдать лишь царская семья, ее слуги (двор) и специально приглашенные гости. Но иногда в дни важнейших празднеств ритуалы, начатые в Высоком дворце, должно быть, выходили за его стены и перерастали в многолюдные празднества с драматизированными процессиями, пирами и состязаниями^**. О них мы говорили, напомним еще, что несчастная Мина вышла из своего дворца, чтобы умереть за его пределами.

^* (Ср.: Margueron J. Les palais de l'age du bronze en Mesopotamie. Bilan de nos connaissances et problemes. - In: Le palais et la royaute. Paris, 1974, p. 12 f. Продолжают называть дворцом сооружения на террасе Персеполя, хотя большинство исследователей считают, что они использовались только в ритуальных целях, были, по выражению К. Ниландера, "молитвой в камне, окаменевшим ритуалом" (Nylander С. Al-Beruni and Persepolis. - Acta Iranica, 1974, v. 1, p. 139). Краткое рассмотрение дискуссий о Персеполе и литературу см.: Дандамаев М. А., Луконин В. Г. Культура и экономика древнего Ирана. М., 1980, с. 254.)

^** (Ср.: Рапопорт Ю. А. Из истории религии древнего Хорезма, с. 114, cл.)

В обычные дни хозяева дворцов, обитатели цитадели и города были изолированы друг от друга при совершении обрядов и молились в разных храмах. Следует при этом отметить, что храм огня горожан имел иную планировку, чем храмы на цитадели и в комплексе нижнего дворца^*. Очевидно, социальной стратификации соответствовали определенные различия в религиозной сфере, хотя общей для всех хорезмийцев в первых веках нашей эры была религия, близкая зороастризму. Об этом, в частности, свидетельствует имя царя, возможно строившего Топрак-калу, - Артав (праведный) и другие, прочитанные В. А. Лившицем характерные теофорные имена, следы зороастрийского календаря в документах.

^* (Храм в городе включал три поперечно-вытянутых помещения, соединенные осевыми проходами (Городище Топрак-кала, с. 41-52, 140-142). Храм на цитадели, прослеженный С. П. Толcтовым, имел центрическую планировку: квадрат, охваченный периметральным коридором. Сходным по своему плану, ориентации и размерам оказалось в комплексе нижнего дворца здание III, субструкции которого расчищены нами в 1981-1982 гг.)

В заключение обратим внимание, что публикуемая дешифровка документов, найденных в Высоком дворце, содержит очень важное подтверждение сакрального характера топраккалинского комплекса. Зафиксированы поступления, адресованные "богам". Автор заключительной VI главы этой монографии указывает, что соответствующая идеограмма могла передавать и слово "царь", но применение ее множественного числа должно тогда быть связано с заупокойным царским культом.

Мы прощаемся с Высоким дворцом - памятником, который в определенной степени подводит итоги многовекового развития архитектуры, искусства и религии древнего Хорезма накануне средневековья. В нем воплощены и изнурительный труд рабов, и мастерство зодчих, и мысль жрецов-схоластов, и творческая радость художников. Архитектурный комплекс Топрак-калы как бы олицетворял социальную структуру страны, тяжелый массив "священного дворца" господствует над ним.

Работая над этой книгой, мы вновь и вновь горько сожалели, что время пощадило лишь ничтожную часть богатств Высокого дворца. Но и она позволяет увидеть, понять и почувствовать очень многое.